О буддизме и буддистах. Статьи разных лет. 1969–2011 - Наталия Жуковская

Пресс-конференция Далай-ламы. О ней мечтали все журналисты, и не только они, с момента его приезда. Слухи о том, что она вот-вот состоится, хотя ни в каких программах не значилась, будоражили народ. Каждому казалось, что его вопрос самый важный и он обязательно должен успеть его задать. И вот 19 июля 1991 г., 11 ч. утра, маленький зал гостиницы Иволгинского дацана. Присутствуют Далай-лама, его ближайшее окружение и примерно три десятка представителей советской прессы, радио, кино, телевидения (Сибирь-кино, детский журнал «Ласточка», ТАСС, несуществующий пока журнал «Альтруист», газеты «Бурятия», «Правда Бурятии», «Унэн», Информационное агентство «Новости», журналы «Байкал» и «Священный Байкал», Ассоциация буддистов Бурятии и пр.). Объявлено, что пресс-конференция продлится только 40 минут. Открывая ее, Далай-лама отметил изменения в стране за время, прошедшее с его первого посещения в 1979 г., оценил возросший интерес к национальной культуре, сказал, что бурятская и тибетская культуры близки по своим истокам и духу, и потому он от имени своего народа будет всячески оказывать помощь в возрождении бурятской культуры.

Когда наконец перешли к вопросам, обнаружилось явное тяготение журналистов к политике, к оценке Далай-ламой идеи всеобщего равенства и братства, потерпевшей поражение в нашей стране, к его отношению к расколу СССР, к перспективам встречи с М. С. Горбачевым (вопрос бестактный, учитывая публикацию в нашей прессе китайской ноты по данному вопросу – см. выше). Вообще вопрос «Что бы сказал лауреат Нобелевской премии мира Далай-лама XIV лауреату Нобелевской премии мира Михаилу Горбачеву, если бы они вдруг встретились?» в абсолютно идентичной формулировке неоднократно задавался в эти дни, насколько мне известно, разными журналистами на пресс-конференциях с Далай-ламой, прошедших в Союзе (Улан-Удэ, пос. Агинском, Москве, Элисте). Что это? Неспособность журналистов мыслить нестандартными категориями? Уверенность, что ни о чем более интересном у Далай-ламы и спросить нельзя? Гипертрофированная переоценка значимости подобных вопросов и возможных ответов на них по сравнению с другими проблемами, интересующими людей? Для меня это так и осталось загадкой.

Чтобы как-то сориентировать читателя в том, что «хотят» от Далай-ламы наши журналисты, перечислю несколько вопросов:

– Какую помощь советским буддистам вы можете оказать: в частности, священной литературой, предоставлением им возможности учиться за рубежом?

– Какие у вас складываются отношения с СССР и Китаем?

– Есть ли возможность содействовать вам в возвращении на Родину?

– Как вы относитесь к Иисусу Христу? – Чингис-хан много сделал для распространения буддизма у монголов. Нельзя ли в связи с этим приобщить его к лику святых в буддизме?

– Как вы относитесь к расколу в буддийской общине СССР, к тому, что некоторые из возникших недавно общин не желают подчиняться Центральному духовному управлению буддистов?

И опять-таки понравившиеся мне вопросы корреспондентов ассоциации «Восточные ворота»:

– Как объяснить людям сегодня изречение Будды «все люди счастливы от рождения»?

– Во время проповеди в Иволгинском дацане вы сказали, что главное при выборе жизненного пути – это свобода. Что такое для вас свобода?

– Есть две формы культа – дацанские (монастырские) и внедацанские (внемонастырские). Как вы относитесь ко вторым?

– Какую роль играют в вашей жизни искусство, поэзия, живопись?

Извечно действующее правило «каков вопрос, таков ответ» срабатывало и здесь, явив разные ипостаси личности Далай-ламы: в одних ответах на первое место выступал дипломат, в других – религиозный деятель, в третьих – человек.

Он дипломатично уклонялся от вопросов об оценке ситуации в нашей стране, в том числе и раскола в буддийской общине, давая понять, что это наше внутреннее дело, обещал оказывать всемерную помощь возрождающимся буддийским общинам в разных районах России, высоко оценил личность Иисуса Христа и вызванное им к жизни учение как один из возможных путей поиска и достижения духовного совершенства; отклонил попытку «протащить» Чингис-хана в пантеон буддийских богов, не отвергая, впрочем, его чисто исторических заслуг в распространении буддизма у монголов.

Что касается беседы с группой «Восточные ворота», ее даже трудно назвать ответом на вопросы, хотя внешне это выглядело именно так – мне кажется, что эту встречу можно считать взаимно радостным погружением в тот мир, где рождается духовное единение живущих в разных пространственно-временных срезах людей.

И В СРЕДЕ БУДДИСТОВ СУЩЕСТВУЕТ МНОГО ТЕЧЕНИЙ, НАПРАВЛЕНИЙ И ШКОЛ, И ВСЯК СЧИТАЕТ СВОЕ УЧЕНИЕ НАИБОЛЕЕ ПРАВИЛЬНЫМ

Был и у меня вопрос к Далай-ламе, но я не сумела его задать и по недостатку времени, отпущенному на пресс-конференцию, и из-за отсутствия журналистской хватки, позволяющей, перебивая других, выкрикивать свои вопросы громче всех. Вот он:

– Ваше Святейшество, нетерпимость – одна из главных болезней нашего общества. И в среде буддистов существует много течений, направлений и школ, и всяк считает свое учение наиболее правильным. Есть ли лекарство от этой болезни и как долго может продолжаться процесс исцеления?

Мне кажется, я знаю, что он бы мне ответил, но… вопрос не был задан, ответа не прозвучало.

БУДДИЙСКОЕ УЧЕНИЕ – ЭТО НЕ ТОЛЬКО ТО, ЧТО МЫ ДЕЛАЕМ В ХРАМЕ, ОНО ДОЛЖНО БЫТЬ ЧАСТЬЮ НАШЕЙ ПОВСЕДНЕВНОЙ ЖИЗНИ

Никто из организаторов пресс-конференции не предусмотрел такого варианта, что Далай-лама может начать задавать вопросы сам и сделать это публично, и не на встрече с общественностью, у которой на все заданные и незаданные в мире вопросы всегда есть готовые ответы, а по окончании храмовой службы выйти к верующим и спросить их о том, что ему интересно. Это было в Тамчинском дацане 17 июля, во второй половине дня. По окончании службы и последующей за ней коллективной молитвы во дворе Тамчинского дацана Далай-лама неожиданно обратился к толпившимся во дворце людям с таким вопросом:

– Сколько в этом поселке живет бурятских семей? Вопрос вызвал замешательство, люди мялись, переговаривались, Далай-лама терпеливо ждал. Наконец из толпы прозвучал ответ: «Сорок!» (поселок Гусиное озеро – просьба не путать с городом Гусиноозерском – возник возле монастыря и особенно разросся с появлением одноименной железнодорожной станции на линии Улан-Удэ – Улан-Батор, сейчас в нем более 7 тыс. жителей). Последовал второй вопрос:

– Есть ли возможность у детей изучать в школе бурятский язык? Опять замешательство и ответ: «Нет!», потом через несколько секунд: «Да!» – явная раздвоенность в мыслях. Где-то можно, где-то нельзя.

И еще вопрос: – Есть ли литература на бурятском языке по буддизму?

Ну тут уж все однозначно ответили «нет».

На русском языке есть, на бурятском – нет. Не то чтобы совсем нет, была и до революции, и в первые годы после. Но поди достань ее сейчас. А новую надо написать, перевести с русского, а можно– и с английского, а тексты – с тибетского или старомонгольского. На прощание Далай-лама дарит дацану свои книги на английском языке. Для здешних мест это скорее святыня, чем книга для чтения. Кто здесь сможет ее прочесть по-английски?

Звучит его последнее напутствие тамчинцам: национальная культура должна сохраняться не только в монастырях, ее следует изучать в школе, о ней нужна литература на родном языке. Буддийское учение – это не только то, что мы делаем в храме, оно должно быть частью нашей повседневной жизни. Ничего не скажешь, рекомендация, полезная на все времена. Иногда кажется, что Далай-лама лучше понимает наши проблемы, чем мы сами.

А еще была конференция, одноименная с происходящим юбилеем. Проводил ее Бурятский научный центр СО АН СССР 16 и 17 июля 1991 г. в Доме общественно-политического центра. Программа и сборник тезисов, изданные к конференции14, взаимно дополняли друг друга. Однако действительность переиначила все. Кто-то не смог приехать. Другие с большим энтузиазмом отнеслись к программе пребывания в Бурятии Далай-ламы, чем к программе конференции. Я сама по той же причине уделила ей внимание только в первый день работы. На фоне происходивших в республике событий конференция особой яркостью не выделялась. Первые несколько докладов (Р. Е. Пубаев, Г. Л. Санжиев,К. М. Герасимова, Т. М. Михайлов), в значительной степени повторяя друг друга, со ссылками на одни и те же источники доказывали, что буддизм в Бурятии намного древнее того юбилея, который отмечает сейчас республика. Мнение, высказанное бывшими атеистами, а ныне «китами» местной буддологии, лишний раз доказывало, что им уже задним числом хочется оправдаться перед ученым миром за согласие на утверждение юбилейной даты и убедить, что буддизм в Бурятии куда древнее. Однако были интересные доклады. Скажу лишь о нескольких, на которых присутствовала сама. Все они оказались объединенными определенной преемственностью сюжетов. Три из них – Г.Н. Заятуев («Агван Доржиев – выдающийся буддийский деятель России»), Г. Ш. Доржиева («Деятельность Агвана Доржиева в Калмыкии») и Тхубтен Норбу, старший брат Далай-ламы, представляющий ныне университет Анн-Арбора в США и интересы Далай-ламы в Японии (его доклад, заявленный под названием «Тибетский буддизм в США», был на самом деле посвящен тибетско-бурятским религиозным и культурным связям, а здесь опять-таки не обойтись без Агвана Доржиева) – имели отношение к фигуре выдающегося деятеля и реформатора буддизма, бурята по национальности, религиозная и общественная деятельность которого протекала в Бурятии, Калмыкии, Тибете. А. Доржиев пытался в смутное время конца XIX – первой трети XX в. сделать максимально много: реформировать буддизм на основе обновленческой платформы, построить буддийский храм в Петрограде, наладить дипломатические отношения между Тибетом и Далай-ламой и Россией. Ему не удалось это сделать до революции 1917 г. как, впрочем, не удается это сделать и сейчас – в постперестроечное время15. Деятельность этого человека была столь неординарна, что совершенно ординарным для нашего общества был ее конец – смерть в тюремной больнице в 1938 г. и безымянная могила.